Шейх Мухаммед ат-Тантави (1810–1861)

Питомец аль-Азхара, шейх ат-Тантави принадлежал к тому типу ученых, которых называют энциклопедистами. Знаток Корана и фикха, филолог, тонко понимающий древнюю и средневековую литературу из наследия арабов, собиратель рукописей, поэт, владеющий приемами классической арабской поэзии, автор множества комментариев на труды мусульманских авторитетов — все это сочеталось в нем одновременно. Судьба отпустила ему полвека жизни, резкой чертой разделив ее на годы жизни в Египте и в России. Причудливо переплелись они в биографии шейха-ученого. Она началась в маленькой египетской деревушке, развернулась в центре мусульманской науки — Каире, затем перешла в столицу России — Санкт-Петербург и завершилась на татарском кладбище у Волковой деревни 22 раби второго 1278 года по мусульманскому летоисчислению (27 октября 1861 г.).

В Каире, где шейх преподавал в аль-Азхаре, к нему пришла слава ученого. Как свойственно улама его положения, он разделял свое время между многочисленными учениками и занятиями наукой. Вне стен знаменитого университета с ним занимались арабским языком многие европейцы, проживавшие и работавшие тогда в Египте[1]. Трое из них сыграли в его необычайной судьбе решающую роль. Это француз Ф.Фрестнел, англичанин Е. Лейн и русский — Н. Мухин.

Ф. Фрестнел, дипломат и востоковед в предисловии к своим «Письмам по истории арабов» писал, что ат-Тантави, мой учитель, едва ли не единственный ученый в Египте, который с любовью и интересом занимался древними памятниками арабской культуры».

Е. Лейн, автор книги о нравах и обычаях египтян, считал шейха ат-Тантави «первым филологом своего времени».

С восхищением отзывался о шейхе и его русский ученик — Н. Мухин, занимавшийся с ним старой арабской поэзией. С 1835 г. он служил переводчиком (драгоманом) в российском консульстве в Египте.

Трудно сказать, какой из отзывов-рекомендаций повлиял на российского консула графа Медема, которому министр иностранных дел К.В. Нессельроде поручил подобрать кандидатуру профессора арабского языка и мусульманского права в Учебном отделении восточных языков во вверенном ему внешнеполитическом ведомстве. Бесспорно одно: в конце 1839 года шейх ат-Тантави получил от него предложение перейти на службу к русскому царю. Приняв его и получив высочайшее соизволение правителя Египта Мухаммеда Али на отъезд, шейх ат-Тантави отбыл в России весной следующего 1840 года. За исключением короткого отпуска (лето 1844 г.) он уже никогда не приедет в «свой возлюбленный Египет». Россия станет его второй родиной.

В Египте шейх-ученый не связывал себя с государственной службой. С переездом в Россию он нес ее бремя в течение двух десятилетий. Отлаженный в царствование Николая I (1825–1855) механизм его представления «в службу» сработал быстро. 2 июля 1840 г., т.е. через месяц после своего прибытия в столицу империи, Мухаммед Айяд ат-Тантави»по состоянию своих ученых заслуг» был утвержден в должности профессора арабской словесности в учебном отделении Азиатского департамента министерства иностранных дел, пожалован в чин статского советника, а по придворной линии — ранг церемонимейстера. Так, приступив к исполнению своих обязанностей, египетский шейх из блестящей плеяды мусульманских просветителей автоматически включился в ряды российского статского чиновничества, дворянства и придворной табели о рангах.

Период, когда шейх ат-Тантави, числился за Азиатским департаментом, стал сюжетом для дальнейшего повествования. Чтобы показать, в какой обстановке и ритме протекала его жизнь, мы обратимся к материалам его биографии, прилагаемым к книге академика И.Ю. Крачковского[2].

Дополнением к ним послужили сведения из различных справочных изданий, книг и журнальных статей, позволяющих воссоздать колорит эпохи, в которую шейх-ученый прибыл с берегов Нила.

Запутанный клубок международных противоречий, породивший «восточный вопрос», обстановка на Северном Кавказе и Туркестане — все это определяло нагрузку на сотрудников Азиатского департамента. Спокойная жизнь в нем — следствие спокойной обстановки в Империи и ее границах, сменялась временами напряженной, а порой даже лихорадочной деятельностью. Соответственно дела, проходившие через него, разделялись на текущие, чрезвычайные и не терпящие времени3.

В круг служебных обязанностей статского советника ат-Тантави входили, хотя и в разной степени, поручения из всех категорий дел.

Текущая его работа была связана с чтением лекционных курсов, обязательных для прохождения будущим консульским агентам и практическим переводчикам (драгоманам) в странах Востока. В автобиографии, пришитой к делу статского советника ат-Тантави, сообщалось, что он преподавал арабскую грамматику и упражнял своих учеников в переводах с русского на арабский, в разговорах, восточной каллиграфии и чтении рукописей.

Если перевести этот казенный перечень в его повседневную жизнь, наполненную работой, то становится очевидным, что в учебных аудиториях Азиатского департамента статского советника затмевал шейх-ученый. Над профессорами предшественниками его возвышало классическое мусульманское образование. Разделы его лекционных курсов строились на извлечениях из лучших «альазгаровских грамматик»: «Книги распределения Замахшари, «Тысячницы» ибн Малика, трактатов ибн Хишама — «Золотые блестки» и «Капли росы».

Грамматический цикл лекций дополняли переводы из исторических сочинений ибн Халдуна, манамы аль-Харири, пословицы и приветствия на египетском диалекте. Ученикам на занятиях шейха предстояло читать в подлинниках дипломатические документы, муалляки Имрулькайса, аш-Шанфары, сочинения знаменитого суфия ХШ века — ибн Фарида, стихи Абу-ль-Аля.

Если обрушивать на голову слушателей все эти сведения сразу, они устрашат кого угодно. Но оживленные речью профессора-шейха они органично вписывались в соответствующие разделы грамматики. И она постепенно превращалась в прочную основу, на которую наращивались дополнительные знания о религии, культуре и истории арабов.

Понятна и разноплановость подборки текстов для чтения и переводов. Таким образом шейх-профессор поощрял в своих питомцах интерес к сравнительному анализу грамматических форм, используемых в различных жанрах: исторические хроники, рифмованная проза, памятники древней и классической литературы арабов, разговорная речь(диалект).

Выписки шейха — бисерный арабский почерк вперемежку с русским текстом, свидетельствовали о том, насколько серьезно он относился к каждой лекции, пытаясь адаптировать ее к восприятию учениками. За пятнадцать лет эти выписки разрослись в рукопись более, чем на пятьсот страниц. Разделенная на двадцать девять пачек — по темам лекций, эта рукопись стала первой арабской грамматикой на русском языке и послужила учебным пособием не одному поколению российских драгоманов.

Особую группу учеников шейха составляли кавказцы из числа узденей (горских дворян). Они знали только два языка: свой родной и арабский. Они числились студентами университета, но для обучения их приставили к ат-Тантави. «На семинариях» шейха они штудировали «азхаритку» (литературный арабский язык) и связанные с нею предметы — грамматика, метрика и риторика. В 1850 году «за участие к образованию кавказских воспитанников» статскому советнику Мухаммеду ат-Тантави было засвидетельствовано «высочайшее благоволение»4.

Из дел текущих в обязанности шейха-профессора входил также надзор за библиотечных фондом учебного отделения: его описание и составление различных выписок, «могущих служить пользе Азиатского департамента». Несложная, на первый взгляд, эта работа была утомительной. Древние манускрипты приходилось копировать вручную. На то, чтобы переписать и сопроводить комментариями два таких оригинала, щейху понадобилось целых три года. Первый из них был посвящен истории правления хорезмшаха Джемал ад-Дина, составленной его секретарем ан-Насави (VII). Другой оригинал, с которого шейх снимал копию для учебного отделения, был трактат по военному делу Мухаммеда ан-Насыри (ХIV). Обе рукописи были закончены им в 1843 г.5.

Даже короткий свой отпуск в Египте ат-Тантави частично потратил на поиск уников для вверенного ему фонда арабских рукописей. В багаже шейха-советника, вернувшегося в Россию в 1844 г., было немало редких манускриптов. Из них пополнили библиотеку учебного отделения: Антология Абу Хиджала (ХIV в.), дидактическая поэма аль-Хаббари в рукописи XVI в., Извлечения Мухаммеда ибн Касима из антологии Замахшари в копии XVIII в.6.

Деятельность ат-Тантави,протекавшая в кабинете библиотеки на Большой Морской, где находилось тогда Министерство иностранных дел, имела не только научный, но и практический аспект. Он вносил исправления в тексты инструкций и рекомендаций, которые составлялись для российских консульских служб и путешественников. Академик Х.Д. Френ, задумавший переиздание на их основе устаревшего справочника, пользовался этими записками шейха. В предисловию к новому изданию 1845 г., вышедшему в свет под названием «Некоторые указания, взятые большей частью из историко-географической литературы арабов, персов и турков для наших чиновников в Азии», маститый ориенталист ссылался на авторитет шейха ат-Тантави и благодарил его за уточнения, внесенные в текст справочника7.

На статского советника ат-Тантави в Азиатском департаменте возлагались и иные, деликатные поручения, связанные с личными вкусами императора. Одно из них касалось оформления интерьера турецкой комнаты в Царскосельском дворце. В декоративном ее убранстве были использованы старые арабские манускрипты, подобранные шейхом, а также его собственные сочинения, переписанные изящной арабской вязью. Несколько книг и рукописей, пожертвованные из личного его собрания украсили нишу восточного кабинета, предназначенного для цесаревича. «За особые труды при устройстве турецкой комнаты» наследник удостоил шейха-советника личной аудиенции и пожаловал ему брильянтовый перстень»8.

Другие поручения, к которым шейха обязывала служба, были связаны с сочинением гимнов и элегий на торжественные случаи придворной жизни.

Его дебют в качестве придворного поэта состоялся уже в 1840, когда он написал стихи по случаю приезда цесаревича Александра Николаевича со своей невестой великой княгиней Марией в Санкт-Петербург и его женитьбу на ней. Изящная хронограмма — двадцать пять стихов в размере вафир, понравилась будущему российскому императору. Впоследствии она украсила одну из стен его турецкого кабинета в Царском Селе9.

В 1843 г. шейх сочинил оду на рождение сына Александра Николаевича. Через двенадцать лет, по случаю его коронования шейх написал гимн, стилизованный под старину. Подносной экземпляр — двадцать девять стихов в размере басит, завершался припиской ат-Тантави, сделанной на русском языке. В ней сообщалось, что «числительное значение букв арабского полустишия выражает число 1855, т.е. год восшествия на престол его величества императора Александра II10.

Три поэтических сочинения шейх-церемонимейстер посвятил Николаю I. В их числе: гимн, посвященный 25-летию его царствования — тридцать шесть стихов в размере тавиль, ода в честь Николая I — четырнадцать стихов в размере камиль и траурная элегия по случаю его кончины в 1855 г. — двадцать пять стихов в размере басит11.

Два стихотворения ат-Тантави были адресованы знатным вельможам, аккредитованным при российском дворе. Одно из них посвящалось фавориту императора Николая I, герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому, прибывшему из Египта в Санкт-Петербург — два стиха в размере хафиф. Другое — ода в честь приезда короля Вюртембергского, которого самодержец ценил как самого дальнозоркого из тогдашних правителей Германии (девятнадцать стихов в размере тавиль)12.

Посвящения и подношения такого рода считались в России того времени делом государственным. Инициатива к их сочинению исходила от министра и была обязательна к исполнению, как и другие его — устные или письменные распоряжения. В этом отношении Азиатский департамент, в котором работал ат-Тантави, не представлял исключения. С другой стороны, представленные в установленном порядке членам царской фамилии такие почины поощрялись и возвращались к автору высочайшим благоволением — в устной или письменной форме, наградами и подарками. Благодаря той легкости, с которой шейх писал стихи по всем правилам старых арабских канонов, его служебный формуляр был усыпан отметками о монарших милостях. Добавим, что за сочинение на арабском языке в свою честь король вюртембергский пожаловал его медалью, на принятие и ношение которой последовало высочайшее соизволение в 1852 г.

Дела политические, касающиеся Востока, накладывали свой отпечаток на содержание документов, проходивших через Азиатский департамент. Он вел переписку с консульскими агентами за границей, готовил выписки из архивов, осуществлял переводы писем, нот, депеш и иных официальных бумаг, которые направлялись к восточным дворам и возвращались ответами в Министерство иностранных дел. Документы, находившиеся под наблюдением министра, относились к категории «дел чрезвычайных и не терпящих времени»13.

В реестрах официальных бумаг из данной категории, проходивших через Азиатский департамент в 40–50-е годы XIX века, т.е. в период пребывания в нем шейха ат-Тантави, решительно преобладала тематика русско-турецких и русско-египетских отношений.

Во-первых, волей Николая I перед Министерством иностранных дел, возглавляемым графом К.В. Нессельроде, была поставлена конкретная цель: предотвратить низложение султана Великой Порты, войну с которой в 1839 г. возобновил ее могущественный вассал Мухаммед Али. Обеспокоенный его военными победами, российский император опасался, что египетский паша, заняв трон Абдул Меджида, сумеет вдохнуть новую жизнь в расслабленный постоянными смутами и внутренними недугами организм Османской империи14.

Во-вторых, первая отечественная отрасль — текстильная промышленность, увеличивала спрос на египетский хлопок. Специальный его сорт жюмель, выращиваемый на родине шейха — Дельте, фабриканты предпочитали американскому, из-за его качества и более низкой цены. Дважды в 1844 и 1847 гг. Правительственная комиссия, изучавшая состояние дел на полотняных заводах России, приходила к заключению о необходимости увеличения импортных закупок египетского хлопка, потому что в противном случае «многие российские фабрики встанут». Лен, в качестве альтернативного отечественного сырья, не годился для механического прядения. Ручная же работа с ним была трудоемкой и, следовательно, дорогостоящей. Приняв сторону хлопка, комиссия заключила, что «не резон казне заниматься убыточными льняными промыслами»15.

Пропорционально увеличивавшемуся потоку дипломатической и консульской почты между Константинополем, Каиром и Санкт-Петербургом в Азиатском департаменте возрастал объем переводческих работ. Требования к ним «в завершенном здании российской бюрократии» (по выражению В.О. Ключевского) были строгими. Драгоман «отвечал подписью» за верность перевода с подлинником, за точность формулировок, транскрипцию имен и географических названий. Второй подписью соответствие перевода подлиннику подтверждал директор департамента16.

В лице шейха ат-Тантави азиатский департамент приобрел ценного сотрудника. Он обладал важным преимуществом. Арабский язык был его родным языком. Кроме того, шейх был превосходным стилистом, знал все нюансы восточного этикета в обращении к сановникам Османской империи, умел придать приемлемую для того времени форму деловым бумагам. Финансовые и коммерческие тонкости лексики родного языка были знакомы ему с детства. У шейха был помощник, его ученик Навроцкий. Но независимо от него приходилось тянуть немалый воз переводческой работы.

Признание особых заслуг шейха в исполнении служебных обязанностей, в «коих не допустимо умышленное или важное упущение», легло в основу для представления его к правительственной награде. Высочайшим приказом по внешнеполитическому ведомству статскому советнику Азиатского департамента шейху Мухаммеду ат-Тантави был пожалован орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантами. В связи с этим событием в Академию художеств был сделан заказ написать портрет шейха. Читатель найдет его в начале настоящей рукописи.

Статский советник ат-Тантави изображен на нем в чалме и восточном одеянии, на котором необычно смотрелась награда, т.к. носить ее следовало на шее. Как украшение, которое на его родине носили женщины. С юмором отреагировал сам шейх на такую оригинальность в своем костюме, добродушно пошутив над ней в своем двустишии:

«Поистине я видел чудо в Петербурге: там шейх из мусульман прижимает к груди своей Анну»17.

Служба статского советника ат-Тантави в Азиатском департаменте, внешне не броская, представляется даже монотонной: механически распределенная по часам работа, привычный круг обязанностей, которые — по крайней мере, внешне — не обременяли шейха. Но, внимательно присмотревшись к его деятельности, можно без труда обнаружить в ней скрытое от поверхностного взгляда внутреннее напряжение. В промежутке между занятиями в учебном отделении, а также поручениями, к которым его обязывали должность и статус при дворе, и лекциями, которые он читал в университете с 1847 г., шейх выкраивал время для уроков с учениками на дому и научной работы. Трудно себе представить, когда он успевал все это делать. Но такая нагрузка не могла не оказать разрушительного действия на его здоровье. Между прочим, оно и не было богатырским. Еще ребенком ат-Тантави перенес болезнь, и ее последствия заявили о себе в год, завершающий его пятнадцатилетний стаж работы в Азиатском департаменте. В медицинском заключении доктора, наблюдавшего за здоровьем ат-Тантави со времени рецидива болезни, сообщалось, что «с сентября 1855 г. шейх страдал параличом нижних конечностей»18.

Дважды, в 1857 и 1857 годах ат-Тантави подавал прошение о предоставлении отпуска «на 28 дней сверх вакаций для поездки на теплицкие воды в Богемии для лечения». Но водные процедуры приносили ему лишь кратковременное облегчение. Измотанный участившимися вспышками обострения болезни, шейх был не в состоянии нести нервную и утомительную службу в Азиатском департаменте. С 1855 г. он фактически не работает в нем и сосредотачивается на преподавательской деятельности в столичном университете. Но официально он выходит в отставку с государевой службы через пять лет. Чтобы не лишать его пенсии и льгот, положенных по истечении двадцати лет службы в правительственном учреждении, Министерство иностранных дел не спешило подыскивать ему преемника. И только в 1860 г., когда ат-Тантави заболел уже безнадежно, была объявлена вакансия. В том же году его место профессора арабского языка и мусульманского права в учебном отделении Азиатского департамента занял сириец Селим Нофаль.

ЧЕРНОВСКАЯ Валентина Вениаминовна,

д.и.н., профессор.

09.04.2008

Материал опубликован в ежегодном научно-аналитическом бюллетене
«Форумы российских мусульман на пороге нового тысячелетия», Нижний Новгород, 2007.

Ссылки по теме:

Станислав Прозоров: Научное исламоведение в России - не просто академическая дисциплина, а насущная государственная потребность

Продолжая традиции Хусаина Фаизханова

Хусаин Фаизхани и единое пространство российского мусульманского сообщества