Мусульманская Адыгея

В одном из предыдущих номеров нашей газеты мы начали знакомить наших читателей с особенностями политических процессов в Республике Адыгея. Интерес именно к этой республике связан с уникальностью ситуации, сложившейся в последние годы в этом регионе Северного Кавказа, где проживает более 80 национальностей. Среди них значительную часть населения составляют нации, традиционным вероисповеданием которых является Ислам. Поэтому, продолжая разговор об Адыгее, мы обращаемся к истории Ислама в Адыгее и современному положению мусульман в республике.

     Политический процесс в республике естественно мобилизует и мусульман, особенно тех, для которых мечети — не только место для молитвы, но и центр общественной жизни. В течение последних 10–15 лет в Адыгее увеличивается количество мусульман. В настоящее время в Адыгее насчитывается более 20 тысяч мусульман­адыгов, данных по другим этническим группам нет. Известно, что в республике проживает от 4 до 5 тысяч чеченцев, татар, дагестанцев. По данным на начало 2004 года, в республике действовало 30 мечетей и зарегистрировано 30 исламских общин. Наиболее крупные общины находятся в столице республики, Майкопе (около 500 человек) и во втором по величине городе — Адыгейске (около 150 мусульман). В аулах республики численность общин невелика — по 20–40 человек.

    Следует подчеркнуть, что Ислам в Адыгее имеет иную историю по сравнению с Восточным Кавказом.

    На Северо­Западном Кавказе достаточно позднее распространение учения Мухаммада (с конца XVIII — начала XIX в.) было стимулировано русским военным проникновением на Северный Кавказ. Противостояние горских обществ и империи, вылившееся в Кавказскую войну, было, пожалуй, мощнейшим фактором, обусловившим стремительное обращение западнокавказских обществ не только к идее единобожия, столь длительно вызревавшей в недрах их собственной культурной традиции, но и к вооруженному сопротивлению, оправданному теперь новой идеологической доктриной и концепцией джихада в частности. Адыги, строившие свою жизнь на основе кодекса «адыге хабзэ», то есть собственных морально­нравственных и этических норм, не случайно не приняли посланников Шамиля, которых знаменитый имам поочередно посылал в Черкесию в 40–50‑е годы XIX века. Мучительно и драматично, иногда следуя личным прагматическим побуждениям, некоторые из адыгских субэтнических групп то принимали новое устройство своей жизни по шариату, то отказывались от него: горское общество, для которого характерна жесткая социальная иерархия, с трудом вписывалось в новый шариатский порядок, а природа горца и культивируемый индивидуализм, в основании которого лежит идея свободы, противилась регламентации, свойственной Исламу. Как следствие, некоторые исламские институты в Адыгее не сложились, здесь не было оформленного «сословия» образованных служителей культа, которое бы сформировало сеть исламского образования, характерную для Дагестана и Чечни. Тем более не приходится говорить и о развитой арабской письменной традиции и книжной культуре.

    Первое советское десятилетие (1917–1927 гг.) было очень успешным в плане реализации идеи безбожия и ломки и без того хрупкой местной исламской традиции: к концу 20‑х годов в Адыгее уже не существовало системы, способной воспроизводить и продолжать местную исламскую традицию. Немногочисленный слой мусульманской интеллигенции угас как сословие. Для современной конфессиональной ситуации в Адыгее это имеет принципиальное значение. Ниша, не занятая в силу исторических причин, оказалась заполненной нероссийскими действующими лицами: адыги­репатрианты из ближневосточных стран (потомки депортированных в ходе и после Кавказской войны черкесов) еще в начале 90‑х годов стали преподавать Ислам, арабский язык, учили Корану, были имамами во многих мечетях Адыгеи, в том числе и в Соборной мечети г. Майкопа, формируя по существу новые представления об Исламе на Северо­Западном Кавказе.

    Заметная психологическая и ментальная дистанция между репатриантами и российскими адыгами, сложившаяся в течение более чем ста лет проживания в различных политических и культурных контекстах, проявляется в том числе и в различном понимании культовой практики ислама. В этом плане показательно «дело Рамадана Цея», молодого репатрианта из Югославии, выпускника Амманского университета. Р. Цей, вокруг которого группировалась немногочисленная, но образованная молодежь, в течение пяти лет прожил в Адыгее, на средства одной из аульских общин издавал газету, давал уроки Ислама в Соборной мечети Майкопа. За это время у него сложились напряженные отношения с Духовным управлением мусульман Республики Адыгея и Краснодарского края: официальные духовные лидеры и Р. Цей разошлись по вопросу организации некоторых ритуалов. Конфликт нарастал и на личном уровне. К весне 2004 года противостояние достигло критической точки, в дело вмешались местные власти и разрешили проблему следующим образом: лидер оппозиции был депортирован в Турцию под предлогом нарушения паспортно­визового режима. Конфликт с Р. Цеем обострил отношения ДУМ с некоторыми молодыми мусульманами, исламский подтекст размежевания оказался переплетенным с личными противоречиями и ускорил обособление молодых мусульман в отдельную группу верующих.

    С этой группой молодых мусульман, вероятно, будут сближаться адыгские студенты, обучающиеся в настоящее время в медресе и на шариатских факультетах университетов в Сирии и ОАЭ. И именно они будут оказывать серьезное влияние на религиозную ситуацию в республике через три­четыре года.

    События в Нальчике (оставим за скобками их оценку — действительно ли это был ваххабитский мятеж, или обреченный жест отчаяния верующих, или провокация, отражающая конкурентную борьбу между уходящим кланом В. Кокова и кланом нового президента А. Канокова) в октябре прошлого года разделил жизнь мусульман Адыгеи на «до» и «после». «До» — это вялотекущее оформление мусульманской общины, несколько съездов верующих, никогда не выходящих за рамки организационных вопросов и деклараций о необходимости следовать «пути шариата», неудачные попытки издавать собственную газету и публикация сборника хадисов на адыгейском языке. Не считая инцидента с Р. Цеем, тихая и безмятежная жизнь.

    «После» — это «конструирование» самими силовыми структурами нальчикских аналогов. Назову только три эпизода, более чем достаточных для мобилизации активной части мусульман и формирования протестных настроений.

    В октябре 2005 года после ночного намаза сотрудниками милиции были задержаны шесть прихожан Соборной мечети г. Майкопа. Их продержали всю ночь в здании управления, добиваясь под пытками признания в причастности к ваххабизму. Пострадавшие подали заявление в прокуратуру Адыгеи, было возбуждено уголовное дело. Вскоре сотрудником МВД Адыгеи был избит в подъезде своего дома имам Соборной мечети Руслан Хакиров, в настоящее время уехавший из Адыгеи. В апреле в одном из крупных адыгейских аулов (Новая Адыгея) милиция с собаками обыскивала машины с мусульманами, направляющимися на традиционное пятничное моление. Был задержан и доставлен в милицию имам мечети г. Адыгейска Абази Наджмудин. Репатрианту из Югославии, прожившему в Адыгее почти десять лет, были предъявлены обвинения в организации экстремистского сообщества, разжигании религиозной нетерпимости, хранении литературы экстремистского толка. В настоящее время дело рассматривается в республиканском суде, но уже по другой статье.

    Особую роль в усилении конфликтной ситуации сыграли публикации одного из известных в республике ученых (фамилию которого я не буду называть по этическим соображениям), в особенности его интервью в региональной прессе, в которых он дает свое определение ваххабизма и выявляет признаки этого явления. Оказавшись на чужом профессиональном поле, профессор свел весь сложный комплекс проблем, связанных с возрождением Ислама в Адыгее, к проблемам наличия или отсутствия головного убора на похоронах, длительности траурного обычая, приготовления ритуальной пищи и невольно сам оказался действующим лицом в конфликте между двумя представлениями о том, каким должен быть Ислам у адыгов — развиваться ли в своей региональной, западнокавказской версии или «очиститься» от напластований времени, по версии «новых мусульман», вдохновляемых репатриантами с Ближнего Востока. В ситуации, когда мусульмане Адыгеи оказались под пристальным вниманием силовых структур и спецслужб, данные публикации послужили своего рода идеологическим оправданием силовых методов по отношению к репатриантам с Ближнего Востока, занятым духовной деятельностью, закрытия мечети в г. Адыгейске, проверок сотрудниками милиции нескольких сельских мечетей. Духовное управление мусульман Адыгеи и Краснодарского края предъявило ученому судебный иск по защите чести и достоинства.

    В Адыгее, конечно, далеко до самоуправляющихся джамаатов, конкурирующих с официальными властями. Однако и здесь наблюдается предсказуемая тенденция, очевидно связанная в том числе и с неспособностью официального Духовного управления удержать молодежь в поле своего влияния. По словам Мурата Берзегова, лидера «Черкесского конгресса», «часть мусульманской адыгейской молодежи, не имеющая возможности для социального продвижения в современном коррумпированном российском обществе, вынуждена замыкаться в независимые от Духовных управлений мусульман локальные религиозные группы, возможность перерождения которых в радикальные структуры, вопреки традиционным для адыгов­черкесов миролюбию и гибкости, возрастает при складывающихся условиях». Спугнув мусульман милицейскими репрессиями в мечетях, власть сама загнала их в частные квартиры, рассеяла по студенческим общежитиям и лавочкам в городских скверах, где сотни молодых людей вдохновенно обсуждают, внимая заезжим гуру от Ислама, каким быть Исламу в Адыгее. В их смутных представлениях нет места интеллектуальным поискам, а великая авраамическая традиция низводится к необходимости следовать нескольким простым обрядам. Тем не менее именно в этих квартирных дискуссиях они конструируют модель исламского бытия на своей родине. В их сознании личные амбиции причудливо переплетаются с апелляцией к трагической истории адыгов в Российской империи и поисками индивидуального исламского проекта. В этих условиях движение за сохранение статуса Адыгеи неизбежно объединит национальный и религиозный протест в единый поток. В ряду многих причин, по которым вхождение республики в край будет иметь негативные последствия, молодые мусульмане выделяют отсутствие мечети в Краснодаре и, как следствие, невозможность реализовать свои духовные потребности.

    Северо­Западный Кавказ — не Чечня и не Дагестан. Здесь другие, хотя и общекавказские, культурные стереотипы, а этническая идентичность всегда доминировала над конфессиональной. Сегодня эта ситуация меняется, ибо юношеские грезы о великой Черкесии замешиваются теперь не на этнической, а на исламской основе и вполне способны запустить механизмы общественного распада. Тем более что повод для нарастания новых конфликтных настроений в разных социальных слоях уже есть: в 2007 году запланировано празднование 450­летия «добровольного вхождения» Адыгеи в состав России. Событиям 1557 года, имеющим неоднозначный исторический фон, трактовку и очень спорную привязку к Адыгее, еще предстоит сфокусировать новое напряжение на Северо­Западном Кавказе. И вполне возможно, что мусульмане Адыгеи будут играть далеко не последнюю роль в этом вероятном будущем конфликте.

Н. А. Нефляшева,
к. и. н., доцент,
старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН

(Статья опубликована в газете «Медина аль-Ислам», № 26)