Юрий Арабов: фильм «Орда» выражает определенные взгляды на историю России и на историю христианства

  20 сентября в прокат вышел фильм «Орда», снятый Андреем Прошкиным по сценарию Юрия Арабова. Заказал фильм церковно-научный центр «Православная энциклопедия», поддержал Фонд кино. Центральный сюжет основан на предании о святителе Алексии, православном святом и чудотворце, который в XIV веке исцелил мать хана Джанибека. Вопреки ожиданиям фильм получился совсем не благостным. О вере, чудесах, грядущем апокалипсисе сценарист Юрий Арабов рассказал «Московским новостям».  

— Что документально известно о митрополите Алексии? Вас заинтересовал этот исторический персонаж или вы воспользовались им как поводом для разговора о своем?

— Вопрос о документальности не стоит, есть житийная литература, которая подражает Евангелию и Деяниям апостолов. Проверить на достоверность житийную литературу очень трудно. Но то, что митрополит Алексий ездил в Орду, — исторический факт. Жития утверждают, что он исцелил от слепоты ханшу Тайдулу, — подражание это Евангелию или нет, для меня не столь важно. Для меня, как и для режиссера, было важнее показать, что чудо в христианском измерении совершается лишь тогда, когда человек способен к самопожертвованию, когда отказывается от гордыни и тщеславия.

— «Орда» — фильм, снятый с редким сегодня уважением к замыслу сценариста. Кажется, это ваш фильм, ваша проблематика. В центре сюжета — чудо, которое то ли было, то ли не было. Фильм «Чудо», снятый по вашему сценарию в 2009 году Александром Прошкиным, отцом Андрея Прошкина, был о том же: речь шла о девушке, простоявшей без движения 128 дней в наказание за кощунство. Что для вас чудо?

— Не хочу говорить о «своем» и «чужом» внутри фильма, такое деление обижает многих людей, работавших над ним. Благодарю продюсера Сергея Кравца и режиссера Андрея Прошкина за внимание к литературной основе. Я, если можно так выразиться, сделал проект будущего фильма на бумаге, любой сценарист — это проектировщик, а режиссер вместе с группой построил здание. Чья здесь работа важнее, сказать не берусь. Замечу лишь, что на режиссере лежит бремя материального воплощения идеальных конструкций. И то, что это здание «Орды» стоит и не падает, во многом заслуга Андрея Прошкина.

Чудеса случаются, причем в жизни каждого из нас. Для меня чудо — это разрыв причинно-следственной связи, когда происходит событие, ничем не мотивированное и алогичное. В советское время мои знакомые краеведы нашли могилу одного святого в Новгородской земле. Церковь, где он лежал, была разрушена, могила осквернена. Они попросили священника отслужить панихиду, тем самым очистив место захоронения. Был август, и во время панихиды неожиданно запел соловей. Как известно, соловьи заканчивают петь еще в конце июня. Через чудо, выражаясь пафосным конфессиональным языком, бог сообщает человеку нечто важное, чаще всего говорит о своем присутствии. Сейчас эпоха антипафосная, я очень не люблю романтических высказываний. Повторяю, для меня чудо — это разрыв причинно-следственной связи, но большинство людей вообще не замечают этой связи, не замечают логики того, что с ними происходит, от этого не замечают и чуда.

— Орда, по крайней мере ее аристократия, к XIV веку уже приняла ислам. В фильме следов ислама нет — это сознательное решение?

— Это решение исторически оправданно, под тонким слоем ислама, который приняла аристократия, скрывались мощные пласты язычества, они во многом диктовали политику Орды. Эти пласты не изжиты до сих пор — можно сказать, что мы делали фильм во многом о нынешнем дне, когда под европейским костюмом чиновника скрывается азиатчина в языческом смысле, когда цель оправдывает средства, когда царят абсолютная жестокость, корысть и алчность.

— Государство в фильме представлено в двух видах — это Орда с произволом и дикостью и Русь с домашней, разумной властью русского князя, опирающегося на веру. Вас не смущает такая трактовка?

— Интерпретируя образ русского князя, вы ошиблись. У нас государь посылает митрополита на безнадежное дело, в котором выиграть невозможно. Его поступок бесчеловечен, но иногда солома ломит силу, бессилие и немощь двигают горами, если под ними любовь, самопожертвование. Это и есть, по-моему, суть христианства, но государю из нашего фильма она не близка.

— На ММКФ в июне «Орда» вызвала сильные чувства. Какая-то дама из аккредитованных журналистов, помню, даже назвала фильм богомерзким. Кто-то, напротив, подозревал авторов в сервильности, тем более что фильм делался по заказу «Православной энциклопедии». Но сейчас, после суда над Pussy Riot, ситуация в обществе накалилась. Каким образом это скажется на восприятии фильма?

— Мы не рассчитывали на благодушный прием. Понимали, что в обществе, где идет холодная война, где все разделены и не хотят слышать друг друга, могут быть реакции непрогнозируемые и для нас неблагоприятные. Вместо одной доминирующей идеологии в постсоветской России возникла дюжина мелких, но весьма агрессивных. Каждая из них настаивает на знании истины в последней инстанции. «Орда» выражает определенные взгляды на историю России и на историю христианства. Для меня фильм отнюдь не случаен, и я благодарю «Православную энциклопедию», что она позволила его сделать. Надеюсь, что и впредь смогу выражать в России свои взгляды, нравится это кому-то или нет. А если перекроют кислород, то буду работать там, где мне дадут это делать. В гражданской войне внутри общества, в какой бы форме она ни велась, я принимать участие не буду. Кстати, вся история с Pussy Riot — иллюстрация тезиса о гражданской войне. Не встречал ни одного человека, который был бы солидарен с их акцией, с местом ее проведения и формой. Однако я отношусь к людям, требующим милости к тем, кто совершил бестактность, и все подписанты известного письма от интеллигенции выступают именно с этих позиций, с позиций милости, а не сакральной жертвы. Их за это записали в сторонники «танцев в алтаре». Это прямая ложь, и то, что она имеет хождение в обществе, доказывает: в стране идет внутренняя война, в которой все средства хороши.

Фильмография

— Патриарх Кирилл смотрел «Орду»? Вы знаете его реакцию?

— На этот вопрос должен ответить сам патриарх. Фильм он видел, похвалил режиссера и меня за художественное качество.

— В одном из интервью вы сказали, что каждый христианин знает: нас ждет апокалипсис. Это не метафора?

— Нет, это реальность. Думаю, апокалипсис — величина постоянная, никто не знает, когда произойдет глобальный финал человеческой истории, но мелкие финалы, если можно так выразиться, происходят в ней беспрестанно. Люди, которые шли в газовые камеры при Гитлере и которые умирали в ГУЛАГе при Сталине, обитали внутри апокалипсиса. Это дало основание Даниилу Андрееву предположить в «Розе Мира», что и Гитлер, и Сталин были кандидатами, точнее, актерами в пробе на главную роль грядущего Антихриста. Думаю, что эта проба произойдет и в XXI веке, если уже не происходит. Утешает только то, что после всемирного краха наступят «новая земля» и «новое небо».

— Вы говорили о том, что вас интересовала тема хождения интеллигенции во власть. Российское общество вот уже два столетия об этом думает. Что меняется?

— У нас были удачные примеры такого хождения. Федор Тютчев, например, как верховный цензор был озабочен тем, чтобы цензуру свести к минимуму. Князь Горчаков, министр иностранных дел, сделал выезд за границу для русских обыденным явлением. Однако главный сюжет русской жизни последних веков таков: вышедшая из народа бюрократия начинает пожирать собственный народ. Русские марксисты, и Ленин в их числе, прекрасно это осознавали, из этого рождалась уверенность, что государство при диктатуре пролетариата будет упразднено, то есть исчезнет аппарат подавления, и общество постепенно перейдет к самоорганизации. Для России начала XX века эта теория оказалась химерой, жизнь в материальном и духовном своем воплощении не позволила Ленину сделать то, о чем он с полной уверенностью писал еще в 1917 году, незадолго до революции, и во что он сам свято верил. В этом трагедия большевизма и личная трагедия Ленина. В XXI веке мир постепенно движется к этой самоорганизации, где государство становится регулировщиком, а не тираном. России предстоит пройти этот путь, хотят ли этого наверху или нет. Мы обречены на демократическую модель вне желания евразийцев, государственников, патентованных патриотов и прочих романтиков. Однако путь к демократии трагичен, русская история ХХ века это доказывает, и в XXI веке трагедия обретения пути может продолжиться.

— Как быть с темой хождения интеллигенции в православие? Что делать интеллигенту, который и к власти, и к ее вертикали, и к богатству относится недоверчиво?

— Верить в Христа. Христос не имеет прямого отношения к обряду богослужения, как восточному, так и западному. Обряд всего лишь опыт исторического сохранения учения, не больше и не меньше, на этом пути было и есть множество фальсификаций. Христос в притче о динарии и кесаре строго разделил царствие божие и царство кесаря, указав тем самым на вечное противостояние людей, которые знают истину, внешнему миру, в частности миру государственному. Утверждать обратное — значит отделять Христа от христианства, например, ставить православие выше Христа, если под первым понимать только государственное служение. Для некоторых православных было бы благом и мечтой обрести православие без христианского учения о любви к своим врагам, и те люди, которые кричат о богомерзскости того или другого художественного высказывания, есть православные без Христа. Интеллигенту не надо бояться, он, как и любой другой человек, должен служить истине, как он ее понимает, быть искренним в этом служении.

— Вы воспитывались в верующей семье? Ваше отношение к богу и церкви менялось с возрастом и с изменением исторической ситуации?

— Моя семья была неполной, я рос без отца, а мама скрывала свою веру и никогда со мной об этом не говорила. Из атрибутов веры у нас была лишь икона Спаса как символа преодоленного и побежденного страдания. Мое отношение к церкви не менялось никогда, неизменно оно и сейчас. Церковь — институт социальный и мистический одновременно. Социальная ее сторона уязвима. В католицизме, например, существовал папоцезаризм — когда папа считался выше императора. У нас же, наоборот, цезарепапизм — когда царь воплощает в себе и духовную, и государственную власть. И то и другое сомнительно. Мистическая сторона церкви представляет огромную ценность, она вместилище не только учения и дел Христа, но и творческого духа богопознания. Вот это личное богопознание, которое никогда не прекращалось, неудобно многим клерикалам, тем, кто вытравляет дух, оставляя один обряд. Меня творческая сторона христианства всегда интересовала больше всего.

— Вы вместе с Александром Сокуровым в советское время были в числе немногих, кто постоянно рассказывал о духовной истории человека, о метафизике. Это были непростые размышления. Новые ваши фильмы — «Чудо», «Юрьев день», «Орда» — это яркие притчи с понятными сюжетами. Вы чувствуете, что появилась другая аудитория? Каким образом вы как поэт и как сценарист разделяете темы и способы изложения важной для вас идеи?

— Способы изложения зависят от материальных носителей, слово и изображение — разные субстанции. Слово абсолютно абстрактно, изображение предельно конкретно. Сложность работы киносценариста состоит еще в том, что написанное мною должно быть понятно режиссеру и съемочной группе, а это бывает не всегда. По поводу же количества зрителей я никогда не питал никаких иллюзий. То, что мы — я имею в виду и Александра Сокурова, и других режиссеров, с которыми я работал, — делаем, интересно немногим. Однако я очень чувствую этих немногих, они не простят мне измены, и я стараюсь их не обмануть.

— Вы готовы просвещать массы? Их вообще можно просветить? Что сегодня может делать искусство?

— Массы просветить я не готов, но готов просвещаться вместе с ними, страдая, работая, борясь. Искусство не должно развращать, во всем остальном художнику должна быть предоставлена полная свобода. Под развратом в данном случае я понимаю раскрепощение первичных инстинктов и первобытной стихии в человеке, не более того.

Беседовала Анна Солнцева

«МН»