RSS | PDA | Архив   Четверг 28 Март 2024 | 1433 х.
 

Современное геостратегическое значение центрально-азиатского региона

10.05.2007 19:01

«Большая игра». Этот термин приписывают английскому разведчику Артуру Конноли. Будучи посланником Ост-Индской компании, он пытался создать антироссийский альянс с эмиром Бухары Насруллой, но был им казнен в 1842 г. «В XIX столетии «Большая игра» разворачивалась на «широкой шахматной доске», простиравшейся от заснеженных гор Кавказа на западе через великие пустыни и горные хребты Средней Азии до Китайского Туркестана и Тибета на востоке. Она характеризовала соперничество между Россией, Англией и Турцией за сферы влияния на Кавказе и в Средней Азии с тем, чтобы не допустить Россию на Индийский субконтинент»

В конце XIX в. территории Центральной Азии вошли в Российскую империю или непосредственно, или стали ее протекторатами. В советские годы здесь были созданы пять союзных республик, которые развивались преимущественно за счет союзного бюджета. Победитель «Большой игры» в течение более чем 100 лет был очевиден. Новейшая международная ситуация вокруг региона (ее еще называют «Большая игра-2») уже стала предметом пристального внимания исследователей. В 2005 г. положение, возникшее после размещения здесь военных баз США и их союзников, начало меняться кардинальным образом.

После распада СССР страны региона, не стремившиеся до этого к независимости, вынуждены были искать собственные пути развития. В первые годы независимого существования здесь продолжало оставаться сильным влияние Российской Федерации, но оно постепенно ослабевало в связи с внутренними экономическими трудностями в нашей стране. Россия не могла обеспечить адекватной экономической помощи, а ее интерес к Центральной Азии (ЦА) все более сосредоточивался на проблемах собственной безопасности.

Конечно, Россия и страны СНГ, как кажется, остаются основными внешнеэкономическими партнерами центральноазиатских государств. Так, в начале XXI в. в Казахстане на долю России приходилось 35% оборота внешней торговли, в Таджикистане на долю стран СНГ — 2/3, в Туркмении и Киргизии — около половины, в Узбекистане торговля со странами СНГ составляет приблизительно 30% внешнеторгового оборота [Булатов, 2003, с. 55–70]. Есть и другие оценки: в конце 1990-х гг. в торговом обороте, например, Туркмении доля России не превышала 3%, а в целом на Россию приходилось не больше 5–10% внешнеторгового оборота стран ЦА. Сказанное касалось и торгового транзита (например, туркменского) через российскую территорию, который в конце 1990-х гг. существенно сократился

Трудно судить о том, кто из авторов прав. Мне кажутся более верными оценки А. С.Булатова, так как во многом эти цифры напоминают о степени экономической интеграции, достигнутой в рамках СССР. В первую очередь, они указывают на «технологические цепочки», связывающие экономики стран ЦА с Россией. Распад Советского Союза нанес болезненный удар по центральноазиатским государствам, которые «...до 1991 г. ...имели в целом однотипную экономику... За небольшими исключениями, структура экономики этих республик тяготела к роли поставщика сельскохозяйственного и минерального сырья для его последующей переработки в западных региона СССР. Вместе с тем, она находилась в большой зависимости от ввоза в регион топлива, машин, оборудования и потребительских товаров»По подсчетам экономистов, в начале 1990-х гг. без поставок из России Казахстан, например, мог выпускать только 16% своей конечной продукции, а для Киргизии и Таджикистана эти цифры соответствовали 2-3%.

Можно сказать, что за последующие годы государства ЦА значительно диверсифицировали свои внешнеэкономические связи по всем направлениям и сумели вырваться из жесткой зависимости от российской экономики. В целом этот факт, как и создание за последние годы в некоторых странах ЦА новых, рыночных экономических институтов и механизмов управления, базирующихся на принципах частной собственности и либерализмаможно только приветствовать.

Внутрирегиональное же экономическое взаимодействие в ЦА, по существу, не сложилось. В 1994 г. был подписан Договор о создании единого экономического пространства между Казахстаном, Киргизией и Узбекистаном, к которому в 1998 г. присоединился ТаджикистанС 1998 г. это объединение существует в качестве Центрально-азиатского экономического сообщества, переименованного в 2002 г. в Центрально-азиатский союз. Однако хозяйственные связи здесь развиваются наиболее успешно не на союзной, а на двусторонней основе, в том числе и за пределами региона (Турция, Иран, КНР, Россия, США, Япония, Германия, Корея)

Место влиятельных региональных игроков в 1990-е гг. попытались занять Турция — под лозунгом пантюркизма, и Китай как быстрорастущий и наиболее перспективный торгово-экономический партнер, нуждающийся в центрально-азиатских ресурсах. Турция, однако, несколько преувеличила свои экономические и идеологические возможности. Экономическое партнерство с этой страной не стало стратегически важным для восстановления и развития экономик центрально-азиатских государств. Идеи пантюркизма (как и, например, панславизма) устарели еще в XIX в. Китай заинтересован в ЦА по нескольким причинам: природные ресурсы, транспортные коммуникации, проблемы безопасности. Но свое влияние в регионе КНР пытается проводить, во-первых, на основе двусторонних отношений с государствами ЦА, а во-вторых, через региональные институты типа ШОС (Шанхайская организация сотрудничества)Таким образом, в настоящее время Китай не проявляет гегемонистских устремлений в отношении государств региона.

После распада СССР Запад, и в первую очередь США, был преимущественно озабочен стабильностью на «постсоветском» пространстве, предполагая, что ЦА останется в российской зоне влияния. Но экономическое и военно-политическое ослабление России на протяжении 1990-х гг. предоставило возможность для реализации некоторых идей американского неоимпериализма. Их достаточно откровенно высказал З. Бжезинский: «В течение следующих двух-трех десятилетий мировое потребление энергии должно значительно возрасти. По оценкам Министерства энергетика США, мировой спрос возрастет более чем на 50% в период между 1993 и 2015 годами, причем наиболее значительный рост потребления будет иметь место на Дальнем Востоке. Толчок в экономическом развитии Азии уже порождает огромное давление в плане изучения и эксплуатации новых источников энергии, а, как известно, в недрах региона Центральной Азии и бассейна Каспийского моря хранятся запасы природного газа и нефти, превосходящие такие же месторождения Кувейта, Мексиканского залива и Северного моря. В связи с доступом к этим ресурсам и участием в потенциальных богатствах этого региона возникают цели, которые возбуждают национальные амбиции, мотивируют корпоративные интересы, вновь разжигают исторические претензии, возрождают имперские чаяния и подогревают международное соперничество. Ситуация характеризуется еще большим непостоянством вследствие того, что регион не только является вакуумом силы, но и отличается внутренней нестабильностью»

Реальное военно-политическое проникновение США в регион ЦА началось после 11 сентября 2001 г. Вполне оправданная военная операция в Афганистане потребовала размещения воинских контингентов союзников по периметру этой страны. Киргизия и Узбекистан пошли на то, чтобы предоставить свои территории для размещения антитеррористических коалиционных сил. На это согласилась Россия, не высказал протестов Китай, хотя теоретически эти военные базы США несут угрозу для обеих стран. Все понимали, что терроризм является глобальной угрозой, что США берут на себя львиную долю ответственности за борьбу с ним.

Нападение же на Ирак, как теперь очевидно, осуществлялось в рамках иной стратегии США и их союзники преследовали не заявленные цели, а стремились к контролю над ближневосточными источниками энергоносителей. Ведь «свыше 70% мировых доказанных запасов нефти и свыше 40% природного газа концентрируются вокруг государств Персидского залива и Каспийского моря»По существу, это означает, что контроль над иракской нефтью ведет к контролю за ценами на этот продукт в интересах его потребителей. Расчет оказался ошибочным, так как операция в Ираке породила новую волну терроризма и, как следствие, способствовала росту цен на энергоносители. Из этого последовала необходимость интенсивнее использовать альтернативные — кавказские и среднеазиатские — источники энергоносителей, оказать давление на соответствующие страны, правительства и народы. Исследователи приходят к выводу, что «главными призами в новой геополитической игре в Центральной Азии выступают доступ к богатым энергетическим и другим природным ресурсам в регионе, а также контроль над региональными транспортными коммуникациями. Имеются здесь и многие другие награды разного достоинства, в том числе — геостратегические»

Это, однако, достаточно общий тип рассуждений. Каждый из внешних «игроков» в регионе имеет свой специфический набор интересов. Для США, например, это не только контроль над нефтяными источниками и транспортными коммуникациями. Это также возможность сдерживать Россию и Китай (да и Индию), то есть (с учетом союзников и нейтральных государств) обеспечивать уверенное доминирование в Евразии. Для давления на Россию и Китай можно использовать даже проблемы безопасности: есть возможность террористическую угрозу и наркотрафик направить в выгодном направлении.

Такой опыт у США имеется: и силы Усамы бен Ладена, и движение «Талибан» были созданы при непосредственном участии ЦРУ для борьбы против СССР и России. Долгое время США не обращало внимания на растущее производство наркотиков в Афганистане. В современном «демократическом» Афганистане, оккупированном союзными войсками, посевы опиумного мака лишь увеличиваются. Для давления на сами государства ЦА имеется достаточно разработанный политический аппарат — от финансовой помощи или отказа в ней до обвинений в несоблюдении прав человека.

Выше мы уже говорили о важнейших интересах Китая в ЦА. Современные интересы КНР в регионе, как кажется, формулируются емким словом «стабильность»: стабильность торгово-экономических отношений, в том числе поставок необходимых ресурсов; стабильность политической ситуации, включая нераспространение исламского экстремизма; стабильность транспортных коммуникаций.

Но наиболее комплексными здесь являются интересы Российской Феде-рации. Россия, как и государства ЦА, является ресурсодобывающей страной.

Для собственного экономического развития природные ресурсы региона нужны нам лишь в незначительной степени (мы вполне можем приобрести необходимое на мировом рынке). Но для нас интереснее картельные соглашения при продаже однотипного товара и использовании транспортных коммуникаций, чем чисто рыночная конкуренция

В настоящее время реально южные границы России не обустроены. Но угрозы со стороны международного терроризма и наркобизнеса (об этом далее) требуют нашего военного присутствия в ЦА. Уже сейчас оно осуществляется в Таджикистане, Киргизии, Казахстане. Возможно, скоро российская военная база развернется в Узбекистане

Наконец, важным представляется возможность использовать в России избыточную рабочую силу региона. Как известно, в нашей стране убыль населения составляет 0,8-1,0 млн чел. в год (хотя в последнее время наметились тенденции к повышению рождаемости). Ежегодно Россия привлекает миллионы мигрантов извне — как легальных, так и нелегальных. Вместе с тем, традиционный источник рабочей силы (Украина, Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан) уже, по существу, исчерпан. Демографические процессы в большинстве этих стран аналогичны тем, что происходят в России. ЦА на долгие годы может остаться поставщиком рабочих рук хотя бы потому, что здесь достаточно высокие темпы прироста населения: 0.5% в год в Казахстане, 1,2 — в Киргизии, 1,8 — в Таджикистане, 2,8 — в Туркмении, 1,8% — в Узбекистане. Этот источник рабочей силы уже начал действовать. По некоторым оценкам, только Таджикистан поставляет России до 1,6 млн сезонных рабочих в год. При этом в Таджикистан из России вывозится 1,5-2 млрд долл., что значительно выше годового бюджета республики (330 млн долл.)Потянулись в Россию и труженики из других республик ЦА. Иначе говоря, по всем аспектам российское присутствие в регионе имеет обоюдовыгодный характер. Следует добавить, что необходимые для региона гидроресурсы можно ожидать только с севера (можно на иной научной основе реанимировать соответствующий советский проект).

* * *

Современный этап «Большой игры» имеет ряд особенностей. Он начался в условиях, когда государства ЦА оказались в переходном состоянии, а возможности отстаивать собственные интересы (или опираться на привычных партнеров) существенно сузились. Поэтому политическая интрига связана в первую очередь со стремлением главных мировых центров силы19 обеспечить стабильный доступ к основным источникам энергоносителей (по крайней мере, до тех пор, пока энергетика не приобретет принципиально иной характер). Поэтому в условиях так называемого «однополярного мира» требуются консолидированные усилия для того, чтобы обеспечить справедливое поступление ресурсов, и в первую очередь энергоносителей, на мировые рынки — с тем, чтобы они служили развитию добывающих их стран и народов. В этой ситуации актуализируются силовые варианты перераспределения ресурсов, хотя аргументация применения силы лежит чаще всего в области идеологии, а не экономики. При этом заинтересованные стороны недостаточно учитывают реальные угрозы в регионе ЦА, связанные с распространением религиозного экстремизма и наркоторговли. Иными словами, новая «Большая игра» угрожает в первую очередь интересам центральноазиатских государств, весьма уязвимых в политическом отношении.

Радикальный политический Ислам и наркоторговля: проблемы экстремизма и терроризма. Проблема религиозного радикализма представляется для региона ЦА чрезвычайно важной. В последние десятилетия политический радикализм наиболее интенсивно распространяется в мусульманском мире в связи с активизацией Ислама салафитского толка в Исламе. Гражданская война с исламистами в Таджикистане, террористические акты в Узбекистане в феврале 1999 г. и в последующее время, действия групп боевиков в Киргизии и Узбекистане летом 1999 г. и летом 2000 г., а также многие другие события подтверждают это мнение

Ныне исламский политический радикализм представляет собой разветвленную международную систему, состоящую из разбросанных по всему миру легальных, полулегальных и нелегальных организаций. В прессе публиковались сведения о том, что такие хорошо законспирированные организации имеются и в центральных регионах собственно России.

Большую опасность представляет тот факт, что правительства некоторых государств предпочитают заигрывать с радикальным исламизмом, дабы избежать террористических актов на собственной территории, а иногда и поддерживают его по тактическим соображениям. Существует версия о связи исламского экстремизма с деятельностью зарубежных спецслужб: «...Приверженность Намангани (один из лидеров ИДУ — Л.П.) террористическим методам объясняется отнюдь не фанатичной верностью идее джихада — он работает за большие деньги и по указке зарубежных спецслужб. Некоторые считают его агентом спецслужб Саудовской Аравии»

Заявленная цель исламского радикализма — создание халифата, то есть государства всех верующих мусульман независимо от их этнолингвистической принадлежности, живущих согласно законам шариата. В пределе этот халифат должен охватывать всю территорию Земли. Считается, что одним из средств достижения поставленной цели выступает наркобизнес (разложение населения «противника», получение финансовых средств)Понятно, что означенная цель имеет чисто утопический характер.

Можно уверенно говорить о том, что одновременные удары радикальных исламистов летом 1999 г. в направлении Ферганы и Дагестана были нанесены по самым болезненным точкам стран СНГ. Исходя из этого, высказываются предположения, что сейчас цель «ваххабитов» заключается в том, чтобы закрепиться в конкретном локусе (Фергана, Чечня и Дагестан), организовать здесь свою политическую власть и в дальнейшем из этих центров распространять свое влияние на все новые и новые территории. Опыт Афганистана (контроль талибов на большей части территории страны, установление здесь прочного порядка) показывает, что эту задачу вполне можно реализовать.

Все это не было бы столь опасно, если бы население таких районов, как Фергана или Сурхандарьинская обл. Узбекистана, не были бы всей своей жизнью «подготовлены» к тому, чтобы если не встретить радикальных исламистов как «освободителей», то, по крайней мере, признать их власть. В том случае, если этот план удастся, согласно имеющимся прогнозам, регион ЦА ожидает серьезная дестабилизация, по существу, равнозначная полномасштабной гражданской войне. Несомненно, что дестабилизация перекинется и в Восточный Туркестан, где почва для этого подготовлена. Россия также не останется в стороне от этого социального взрыва.

Понятно, что в долгосрочной перспективе минимизировать угрозы со стороны религиозного экстремизма можно только на пути успешного экономического и социально-культурного развития, что предельно сузит его социальную базу. Но это задача стратегического характера, для которой еще только предстоит создать необходимые политические и психологические условия. В «оперативном» же режиме действий эффективными будут иные, в том числе и вполне традиционные направления усилий.

Одним из них является силовое решение вопроса. Речь идет как об усилении российской военной группировки в Таджикистане, так и о военном сотрудничестве с другими государствами ЦА. Частично это направление уже реализуется. Так, Россия в 2000 году предложила свою помощь Узбекистану для отражения агрессии исламских боевиков. Руководство России, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана и Туркмении вырабатывает совместную концепцию борьбы с экстремизмом и терроризмом. Необходимо также укрепление границ в рамках всего региона ЦА (это связано и с задачей перекрытия наркопутей). В одиночку, как пытается это сделать Узбекистанэффективное противодействие подобного рода угрозам или затруднено, или невозможно. Впрочем, перспективны коллективные усилия по противодействию религиозному/политическому экстремизму в рамках ОДКБ и ШОС.

Очень важно, чтобы меры противодействия исламскому экстремизму не воспринимались как борьба с мусульманской религией, как исламофобия. К сожалению, подобные тенденции наблюдаются как в России, так и в регионе ЦА. Особенно активную антимусульманскую политику проводит Узбекистан, где практически поставлен знак равенства между исламским экстремизмом и фундаментализмом. В результате репрессий против «мирных» исламских активистов в 1999–2000 гг. сотни беженцев-мусульман ушли в Таджикистан и далее в Афганистан, пополнив отряды боевиков ИДУ. В 1998 г. был создан союз Таджикистана, Узбекистана и России против «ваххабизма», но в том прочтении этого понятия, которое выгодно И. Каримову. В том же году в Узбекистане были внесены изменения в Закон «О свободе совести и религиозных организациях», который зафиксировал усиление вмешательства государственной власти в дела религии, и в частности, нарушение права мусульман на создание собственных партий. Исламофобские тенденции развиваются и в Туркмении. Государства ЦА не только не обладают «единой волей» по вопросу о противостоянии религиозному экстремизму, но даже и не проводят скоординированной политики.

Одной из смежных с религиозным экстремизмом проблем является наркотранзит, осуществляемый через территорию ЦА. Проблема наркомании и наркобизнеса привлекает все больше внимания международного сообщества, российских властей, средств массовой информации, ученых и аналитиков

Приведем несколько цифр, характеризующих наркоугрозу для региона ЦА, России и всего мира (учитывая, что раскрывается не более 10% преступлений). По данным экспертов ООН по контролю над наркотиками, 80% героина, потребляемого в Западной Европе, произведено в Афганистане и Пакистане, причем половина из них (120 т.) поставляется через Центральную Азию. На первое место в мире по производству наркотиков вышел Афганистан (4581 т.). В странах же ЦА за последнее десятилетие незаконный оборот наркотиков возрос в тысячу (!) раз. По данным МВД РФ, количество наркоманов в стране в 1996 г. составляло 2 млн человек, превысив вдвое уровень десятилетней давности. При этом в группу риска, т.е. в число тех, кто пробовал наркотики, входило 22–24 млн чел. При этом за последние 3 года цены на наркотики упали в 6 раз (данные по Москве, стоимость 1 г. героина): с 240 до 40 долл. США

Уже в 2000 г. на учете органов российского здравоохранения состояло 350 тыс. чел., а цифра наркопотребителей, по оценкам экспертов, составляла 3 млн чел. При этом с 1996 г. число фактов изъятого героина увеличился в 60 раз, а количество изъятого — в 50Цифры наркозависимости в республиках ЦА (на 1000 человек населения, 1998–1999 гг.) внушают серьезные опасения: в Казахстане — 12,3 чел., в Туркмении — 10, в Узбекистане — 8,2, в Киргизии — 11 чел. на 1000 населения. Эти цифры примерно соответствуют показателям по США (10.5 человека), однако направление их роста вполне определено: в наркопроизводящих странах этот показатель выше в 2 раза (Колумбия — 21.5; Пакистан — 23.4 на 1000 человек населения)В настоящее время наркоугроза отнюдь не уменьшилась.

Политическая нестабильность выгодна наркоторговцам и является важнейшей целью религиозных радикалов, что способствует объединению политического экстремизма с преступностью. Поэтому «наркобизнес в стра-нах СНГ теснейшим образом связан, с одной стороны, с преступным миром и организованными криминальными группировками, а с другой — с сепаратистскими и экстремистскими движениями и их лидерами»Достаточно сказать, что один из лидеров ИДУ Д.Намангани в свое время контролировал около 70%, наркотиков, идущих в северном направлении, а «Талибан» и Северный альянс облагали наркопроизводство и наркотранзит налогом в размере 20% от суммы дохода. Иными словами, наркоторговля, политическая нестабильность и терроризм на религиозной почве — это синонимы в условиях ЦА.

Но здесь мы подходим к другому, международному аспекту этой проблемы. Хотя ряд международных организаций (в частности, Международная программа ООН по контролю над наркотическими средствами) выражает серьезную озабоченность по поводу сложившейся ситуации, правительства ряда стран (например, США) не рассматривают ее как угрозу для собственной национальной безопасности. В связи с этим малоэффективны международные программы по пресечению наркоугроз, идущих из региона ЦА и сопредельных стран. А ведь международная наркотороговля может быть существенно ослаблена только при усилии всех или наиболее влиятельных членов мирового сообщества.

Угрозы, представляемые наркоторговлей для граждан государств ЦА, России и Европы достаточно очевидны, чтобы уделять им много места. Это рост наркозависимости и сопутствующие ему «эпидемии» опасных заболеваний (СПИДа, венерических болезней и т.д.); это рост других форм преступности, в том числе связанных с «отмыванием» наркоденег; это финансирование деятельности религиозных экстремистов; это усиление международной организованной преступности. Рост наркооборота равнозначен росту коррупции, то есть медленному умиранию государственного аппарата: это относится как к государствам ЦА, так и к России. Наконец, следует указать на разложение дислоцированных здесь российских воинских частей, по некоторым данным, частично вовлеченных в наркоторговлю.

Кыкгызский майдан. Среди новых политических технологий, используемых на «постсоветском пространстве», ненасильственные революции, мирное гражданское сопротивление приобрели особый шарм. Экзальтированные демократы видят в этих революциях высшее проявление гражданственности. Более приземленные аналитики указывают на вмешательство во внутренние дела страны международных общественных организаций, близких к Демократической партии США (речь идет о международной организации ICG, или «Крайсис групп»38). На стороне таких революций выступает и западный официоз.

Правы обе стороны. Гражданский энтузиазм, пусть даже и проплаченный, поддерживается всеобщим ощущением несправедливости со стороны властей, поголовной коррупцией, бессилием изменить ситуацию к лучшему. Но опыт уже произошедших «оранжевых революций» (Сербия, Грузия, Украина) показывает, что они затевались не для этого. Граждане обмануты в очередной раз. Эта политическая технология направлена в основном на смену властных кланов: во главе страны становятся группы, более лояльные к западным партнерам. Эта новая политическая технология имеет достаточно простой (и дешевый) механизм: финансовая поддержка политической оппозиции и других общественных организаций, пропаганда своих взглядов через СМИ, мобилизация сторонников в период наивысшей политической активности всего общества (выборы). Новый политический клан прекрасно понимает, что точно таким же путем, как он получил власть, он может ее и потерять.

Подобная система внешнего управления была задействована и в Кыргызстанено дала сбой. «Оранжевая» киргизская революция разворачивалась в клановом обществе и чуть было не привела к распаду Киргизии на северную и южную части (нечто похожее происходило и на Украине, где усилилась конфронтация между западной и восточной частями страны). «Мобилизованную» толпу не удалось удержать в мирных рамках, а «инициатива масс» свелась к грабежам и погромам. По существу, насильственно был отстранен от власти вполне легитимный президент. Волнения, и особенно на юге страны, продолжались еще довольно долго, до президентских выборов.

Следует отдать должное оппозиции. Она сумела: прекратить погромы; не вызвать новых погромов во время президентских выборов; распределить высшие государственные посты так, чтобы северяне и южане не чувствовали себя ущемленными. Следует отдать должное и экс-президенту А. Акаеву, который на насилие не ответил насилием. Наконец, важную роль сыграло невмешательство со стороны соседних государств. Интересно, что «экспорт революции» был осуществлен в относительно либеральной Киргизии. Возможен ли он, например, применительно к Туркмении (а там ситуация с правами человека совсем не радужная)?

Ответ на этот вопрос дают события 13–14 мая 2005 г. в Андижане. Вслед киргизской «оранжевой революции» и по ее примеру здесь произошло восстание, подавленное вооруженной силой. Тысячи людей превратились в беженцев, ищущих убежище в соседней Киргизии. Применительно к этой ситуации западное вмешательство исключается, так как демократическая оппозиция на территории Узбекистана весьма слаба. Аналитики рассматривают три основные движущие силы произошедших событий: исламисты, доведенные до бедности и отчаяния граждане, оппозиционные И. Каримову властные кланы. Вероятно, бунт в Андижане вобрал все эти три источника недовольства. И все же, когда смотришь на фотографии беженцев, видишь женщин в хиджабе, а подобная демонстрация религиозной принадлежности не приветствуется в современном Узбекистане. Очень похоже, что «экспорт революции» в ЦА, если он будет продолжаться, поспособствует целям именно радикальных исламистов, которые придут к власти на волне социального недовольства.

По тем правилам, которые предлагает ныне Запад, власти государств ЦА играть не могут. Либерализация политической системы провоцирует экспорт революции, «оранжевая революция» порождает бунт, а на гребне социального недовольства к власти приходят религиозные радикалы — это практически неизбежный алгоритм развития событий, вызванных вмешательством извне. Те, кто следили за событиями в регионе, не могли не обратить внимание на противоречивую реакцию Н. Назарбаева: он никак не мог решить, дать оппозиции свободу или полностью ликвидировать оппозиционную деятельность

ШОС: система коллективной ответственности. События в Киргизии и Узбекистане, реакция на них со стороны стран Запада привели к совершенно неожиданному результату. 5 июля в Астане (Казахстан) состоялась встреча руководителей ШОС — Шанхайской организации сотрудничества. Она была создана в 1996 г. по инициативе Китая. Тогда пять стран — Россия, Казахстан, Киргизия, Китай и Таджикистан — подписали Соглашение об укреплении доверия в военной области в районе границы. В 2001 г. к этой организации присоединился Узбекистан. Постепенно деятельность ШОС расширялась, переходя из исключительной сферы безопасности в область экономики.

Ныне, кроме шести постоянных членов, в ШОС в качестве наблюдателей входят также Монголия, Индия, Иран и Пакистан. Этот факт позволил Н. Назарбаеву констатировать, что организация включает в себя половину населения Земли. Заседание совпало со временем развития политического кризиса в ЦА. И хотя повестка дня готовилась заранее, сенсацией прозвучал призыв к США оговорить конкретные сроки военного присутствия в регионе. В переводе с дипломатического языка это звучит так: «пожалте выйти». Напомню, что даже антиамериканская фронда «старой Европы» по поводу операции в Ираке выглядела скорее легкой семейной сварой.

Аналитики сделали вывод о том, что идет процесс кристаллизации альтернативного по отношению к США центра влияния. На мой взгляд, можно говорить лишь о подобной тенденции, так как участники ШОС пока не имеют консолидированной доктрины развития. Ей не может стать отрицательное отношение к американскому доминированию в мире. Возможно, создать такую доктрину — дело недалекого будущего. В США, вероятно, это прекрасно осознают. На фоне дежурных заявлений о правах человека в ЦА в ходе поездки главы оборонного ведомства США в регион Д. Рамсфельда была обещана экономическая помощь Киргизии, Таджикистану и, возможно, Узбекистану. Америка пытается использовать традиционные рычаги своего влияния. Кроме того, было сделано заявление о возможном вступлении США в ШОС в качестве наблюдателя.

Сейчас трудно прогнозировать этапы становления «многополярного мира» и роль ШОС в этом процессе. Одно очевидно, что конфликт между различными (в том числе и потенциальными) центрами силы не отвечает ничьим интересам. События 2005 г. продемонстрировали непреложность политического усиления Китая (включая возможность развертывания военной базы на юге Киргизии). Насколько может быть прочен подобный союз Китая и России, особенно если к нему на равноправной основе присоединятся Индия и Иран? Пока, повторю, не видно единого вектора, который бы объединял разнонаправленные интересы региональных держав.

«Большая забота»: вместо заключения. Думаю, что политологи поспешили назвать политику по поводу ЦА «Большой игрой-2». Дело в том, что в 2005 г. государства региона превратились из объекта в важный субъект международной политики. И несомненно, местные политические элиты вынесли для себя урок — для того, чтобы оставаться в этом статусе, надо модернизировать экономические и социально-политические отношения в своих странах. Если действительно ШОС станет одним из ведущих мировых игроков, то сложившаяся в результате система международных отношений будет означать не новый этап конфликта между Востоком и Западом, а поиск оптимальных путей разрешения глобальных противоречий.

Перепелкин, к.и.н., Российский институт культурологии МК РФ

(Статья опубликована в Научном ежеквартальном альманахе
 «Ислам в современном мире: внутригосударственный и международно-политические аспекты», 1 выпуск

 

Вы можете поместить ссылку на этот материал в свой блог, скопировав код ниже:

Для блога/форума/сайта:

< Код для вставки

Просмотр


Прямая ссылка на материал:
<a href="http://www.islamrf.ru/news/analytics/politics/111/">ISLAMRF.RU: Современное геостратегическое значение центрально-азиатского региона</a>